Сергей Ходорковский: «Иконы затрагивают более тонкие струны души»

В Музее русской иконы им. Михаила Абрамова проходит выставка «Псковская икона «Святитель Николай Мирликийский (Великорецкий), с 16-ю клеймами жития» из собрания Сергея Ходорковского. Коллекционер рассказал Инне Пуликовой и ART-AND-TRAVEL.RU об иконах – «черных досках», российском и международном рынке антикварных икон и о том, как икона находит человека.

- Сергей Александрович, почему вы выбрали для выставки именно икону «Святитель Николай Мирликийский»?

- Уникальность этой иконы в том, что она написана очень талантливым профессиональным мастером и дошла до нас в удивительной сохранности. Могу предполагать, что ее хранили в старообрядческой среде. Древние вещи (я говорю об этом, исходя из своего тридцатилетнего опыта работы) сохраняли по преимуществу старообрядцы, которые относились к ним благоговейно и поновляли их с осторожностью. Таких произведений очень немного. Директор музея Николай Васильевич Задорожный увидел эту икону у меня в мастерской, она ему очень понравилась и мы договорились сделать выставку.

- Как у вас появилась эта икона?

В каждом городе есть люди, которые занимаются антиквариатом и что-то находят. Структура антикварного бизнеса такова: кто-то на местах покупает у населения, потом перепродает в более крупные города – в Москву, Петербург. Так было и в этом случае: я приобрел икону в Ярославской области, у людей, которые ее тоже где-то купили.

- Какой была икона Святитель Николай Мирликийский, когда вы ее впервые увидели? Это действительно была «черная доска», как в книге Владимира Солоухина?

- Икона была в «первозданном» виде и последний раз реставрировалась в XIX веке. Чернота, потемневшие слои олифы на авторском изображении… Ее раскрывал, и с ней около года работал реставратор Виктор Баранов из ГОСНИИР (Государственный научно-исследовательский институт реставрации – прим АТТ).

- Вы говорите об удивительной сохранности этой иконы. Почему это редкий случай?

- Раньше к иконе отношение было преимущественно утилитарное, как к молельному образу. Олифа, которой покрывали изображение, через какое-то время темнела, добавлялась копоть свечей, грязь. Через 50 – 100 лет, в зависимости от условий хранения, икона чернела и требовала реставрации. Её относили в мастерские к иконописцам, но до ХХ века не было реставрационного опыта, информации – как очищать икону. Мыли в основном щелочными растворами; что отлетело от иконы – то отлетело. Часто замывали авторский слой, потом писали новое изображение, и так могло повторяться из века в век.

- То есть ситуацию, когда просто писали поверх слоя олифы, не снимая его, можно считать большой удачей?

- Да, это бывало редко и это действительно удача, когда сохранялся авторский слой. Древние образы записывались по нескольку раз, поэтому уникальность этой иконы в том, что авторский слой оказался в хорошей сохранности. Через меня прошло много памятников, которые я покупал из старообрядческой среды. В этом случае даже по реставрации видно – КАК люди относились к иконе, они понимали – ЧТО у них в руках. Вообще по качеству реставрации можно судить о степени компетентности и образованности человека, который ее проводил. Многие древние памятники, которые мы видим в наших музеях, дошли до нашего времени благодаря старообрядцам.

- Появление сегодня икон такого уровня на рынке – это редкость?

- Да, редкость, но они есть. Ощущение, что все уже куплено, собрано, найдено, что «иконы закончились» – было у меня и в 1990-е годы, и в 2000-е. Тем не менее, до сих пор просто «ниоткуда» появляются новые находки. Существуют и собрания, о которых мы не знаем – владельцы их просто не демонстрируют

- А в каком состоянии к вам попала икона, которую можно было увидеть в 2021 году на выставке «Между Новгородом и Тверью. «Богоматерь Одигитрия» в музее Андрея Рублева?

- Я ее приобрел также в «первозданном» виде, в Тверской области (ее и приписывают тверской школе). По поводу этой иконы после выставки собирался круглый стол, все ведущие эксперты – и немного пересмотрели атрибуцию иконы. Эта икона, Богоматерь Одигитрия, также была под тотальной записью. Просили за нее немаленькие деньги, я рискнул, хотя мог остаться ни с чем. Но повезло, сохранность оказалась хорошая.

- Получается, что в таких покупках есть элемент риска, лотерея? Вдруг авторского слоя под записями не осталось? Это ведь можно понять только при раскрытии иконы?

- Да, в определенном смысле это лотерея, но многолетний опыт имеет большое значение. По определенным косвенным признакам можно определить состояние авторского слоя. Смотришь поверхность внимательно, где какие вставки, замена грунта, и можно понять – насколько большой шанс есть там что-то или нет. Если есть слой олифы или лака под записью, то запись выглядит определенным образом. Если этого нет – то картина немного другая. В зависимости от этого принимаешь решение.

- Увлечение антиквариатом это у вас семейная традиция?

- Я вырос в спортивной среде. Моя мама была тренером по художественной гимнастике, но стала заниматься антиквариатом и собрала небольшую коллекцию икон. Когда я рос, то какие-то антикварные вещи появлялись дома – мебель, иконы и мне с детства все это было интересно и, конечно, повлияло на мой выбор.

Я окончил институт физкультуры, планировал быть тренером в конькобежном спорте, мне это нравилось. Но в конце 1980-х – начале 1990-х зарплаты в спорте были копеечные, стране было не до того (даже на территории Института физкультуры работал блошиный рынок). А тема искусства, антиквариата меня настолько увлекла, что я окончательно переключился на эту сферу.

- Что было первым произведением искусства, которое вы купили как коллекционер?

- Это была икона, и она у меня хранится до сих пор. Мне было, по-моему, 17 лет и я в Измайлово на «Вернисаже» приобрел икону Сергия Радонежского XIX века. На тот момент она мне показалась шедевром, я заплатил за нее 200 долларов.

- В конце 1980-х годов это были немалые деньги…

- Мне эта икона настолько понравилась, что я пообещал себе никогда ее не продавать. И она до сих пор у меня. На мое формирование как коллекционера повлияли другие люди. Когда мне было 18 лет, я общался со взрослыми коллекционерами, с Сергеем Воробьевым, тогда уже состоявшимся коллекционером (он, к сожалению, умер в прошлом году), с Вячеславом Момотом с Валерием Набоковым-Алексеевым. Было много людей, с которыми я общался, и я впитывал как губка информацию.

- Как происходили такие знакомства? Это же конец 1980-х, когда при продаже икон могли быть серьезные неприятности.

- Знакомился с кем-то в Измайлово, там все собирались по выходным. С кем-то знакомился на выставках. Я еще застал время, когда действовала статья Уголовного кодекса за спекуляцию, и все приходилось делать из-под полы.

Это было еще реально опасно в 1987? Я разговаривала с Александром Липницким и он вспоминал, что на какое-то время (это было при Андропове, в первой половине 1980-х годов) перестал работать с иконами, поскольку это стало слишком опасно.

- Если была статья, то ее запросто могли применить.

- Что вам интересно в коллекционировании икон? Сюжеты, авторы, иконописные школы, территории?

- Я убежден, что коллекционировать нужно по мере понимания, моя коллекция так и развивалась. На свою первую икону XIX века я смотрю с улыбкой – ну, обычная икона XIX века. А в тот момент она мне казалась шедевром. По мере моего роста (как коллекционера – АТТ) менялись и мои вкусы. Я старался вникнуть – смотрел, анализировал: почему это XVII век, а не XIX? Было много вопросов, вникать было непросто.

Самый лучший учитель – это практика. Как я люблю говорить «у нас обучение платное»: когда ты покупаешь, а это оказалось не то, что ты думал и ты теряешь деньги, то ты вгрызаешься в тему с большим энтузиазмом. А подделки делали в любое время, в XIX веке делали и откровенные подделки и стилизации и списки очень близкие к оригиналу.

У меня подход такой – я собираю то, что мне нравится, собираю талантливые вещи. Гениальные люди жили в каждом веке и в каждом веке есть гениальные произведения. Вопрос – их увидеть. Я к этому отношусь не так формально, как, например старые коллекционеры, которые говорят: «иконы XIV-XV века, ну XVI век, а дальше упадок, смотреть не на что». Я с этим не совсем согласен. Конечно, понятие «шедевры» связано в основном с древними памятниками, а 90% икон XVIII-XIX веков у меня ассоциируется со словом «ремесло». Нужно видеть эту грань – между искусством и ремеслом.

- Какие самые памятные для вас приобретения – после первой иконы Сергия Радонежского?

- Их много. Например, Богоматерь Грузинская начала XVI века; тоже приобрел у старообрядцев. Николай Чудотворец в житии XV века. Собирая коллекцию, хочется уходить в качество, а не в количество. У меня есть в моем собрании любимые вещи, может кому-то они покажутся банальными, а мне нравятся.

- Вы, наверное, знали многих – еще советских – коллекционеров? Как сложились судьбы их коллекций?

- Все индивидуально. Допустим, коллекция Сергея Воробьева – она сохранилась в семье как единое целое, ее не собираются продавать, насколько я знаю. Собрание Валерия Набокова-Алексеева, который недавно умер, тоже сохранилось, и его не продают. Из коллекции Владимира Солоухина, насколько мне известно, какое-то количество произведений сохранилось в семье, незначительную часть продавали, даже я что-то приобрел.

Коллекция Михаила Елизаветина почти вся распродана, там было много наследников, которые судились, но в итоге им пришлось договариваться. Насколько я знаю, продавали эту коллекцию попредметно, часть икон поделили. В чем трагизм судьбы коллекции Елизаветина? Ее долго пытались продать целиком и не смогли. Она была большая и разноплановая, не было одной идеи. Там были очень разные вещи, и не нашлось покупателя на все собрание.

- Как развивался наш рынок икон в начале 1990-х годов, когда появилась возможность свободно покупать и продавать иконы? Расхватывали ли иконы? Был ли отложенный «взрывной» спрос, когда множество новых коллекционеров, мечтавших об иконах, вышла на рынок?

- В то время, как и в конце 1980-х, весь рынок был ориентирован на Запад. У нас было очень мало коллекционеров и денег у них особо не было. И иконы по западным меркам стоили очень дешево. Процветала контрабанда и очень много икон уходило за рубеж, вывозили разными способами. Конъюнктуру тоже задавал Запад, ту, которая и должна быть, на мой взгляд: в основном были востребованы древние иконы.

Все шло постепенно. Это законы бизнеса: на Западе иконы стоили дороже, и товар перетекал туда. Там продавали на аукционах, за границей к иконам был большой интерес.

- Где были центры торговли иконами в Европе в то время?

- В первую очередь все в основном попадало в Берлин, который был перевалочным пунктом для икон, там было несколько активных галерей. Древние иконы в основном уходили в Голландию, уже к коллекционерам. На спрос еще накладывалась ментальность. Голландцы, на мое удивление, ценили именно древние иконы. Иконы в серебряных окладах, с эмалями на сусальном золоте везли в Италию. В Голландии, если икона была накрыта окладом, то они это не понимали и оклад снимали, вообще могли подарить: «нам это не надо». Иконы везли в Америку, в Польшу. Есть коллекционеры в Скандинавии, в Бельгии. Когда Россия открылась (а это действительно была закрытая для мира страна), то интерес к России был большой во всех сферах.

- В то время уже существовали «три основных русских бренда» на международном антикварном рынке, которые воспринимались как ценность даже людьми, далекими от искусства: произведения Фаберже, картины художников авангарда и иконы?

- Да, тогда это уже все существовало.

- Когда поток икон развернулся обратно и ввоз начал преобладать над вывозом?

- Во-первых, в России появилось достаточно много платежеспособных покупателей. Но были и другие факторы: например, в 2000-х годах начал собирать коллекцию Виктор Бондаренко. В 2003 году прошла выставка его первой коллекции, включавшей иконы XV-XX веков. Я считаю это самая лучшая коллекция, из тех, которые он собрал. Он один из первых начал платить за древние иконы большие деньги, 50 – 150 тыс. долл., а это тогда для рынка были очень значительные суммы, он создал прецедент. Рынок реагирует моментально на такие вещи. Если кто-то много платит, если есть такие продажи, то и другие люди начинают платить.

Допустим, есть у меня икона XVI века, и стоит она, допустим, 25 тыс. долл. Я ее продавать не хочу, но вдруг мне предлагают 50 тысяч. Многие соглашались и, получая такие деньги, они сами были готовы покупать и платить. В итоге рынок стал расти. И в какой-то момент цены у нас стали больше чем на Западе. Мне кажется, что разворот произошел в 2000-е годы. До этого у меня было ощущение, что на Западе такие цены, что не подступишься, но в какой-то момент я попал в Голландию, в галерею икон и когда я узнал цены, то захотел купить прямо всё – потому, что у нас, я понимал, все уже было дороже.

Поток икон пошел обратно, из-за границы в Россию. Тем более что появилась возможность покупать и платить на западных аукционах (Sotheby`s, Christie`s, Bonhams, в Германии аукционный дом Dr. Fischer, Hargesheimer Kunstauktionen в Дюссельдорфе), участвовать в торгах дистанционно. В Германии по прежнему активно продаются русские иконы – только теперь в другую сторону.

Я раньше на машине проезжал в год по 100 тысяч километров, потому, что мне звонили по телефону, описывали икону, и я ехал смотреть. Может быть там шедевр, а может быть – неудача. Интернет, социальные сети упростили коммуникации и на связь стали выходить сами владельцы икон – и в международной торговле иконами тоже.

Клейма иконы Святитель Николай Мирликийский (Великорецкий), с 16-ю клеймами жития. Третья четверть XVI века. Псков. Собрание С.А. Ходорковского. © Музей русской иконы им. Михаила Абрамова

Клеймо Изгнание беса из кладезя. Клеймо Явление святого Николая трем мужам в темнице.

- Сохраняется ли на современном российском рынке иконописи «иерархия», о которой вы говорили – что самое главное для коллекционеров это древние иконы, а более поздние менее интересны? Или все собирают что хотят?

- Нет, старые иконы уже не ищут изо всех сил. Повторюсь – надо собирать по мере понимания. Чтобы понять древний образ, нужен опыт, подготовка. Я общался с начинающими коллекционерами и один мне сказал: «у меня древние иконы ассоциируются с наскальными рисунками, я их не понимаю». А более поздние он, видимо, понимает, видит детали, завитушечки, насколько это многодельно, и это его «цепляет». Хотя наскальная живопись тоже гениальна. Древняя икона – это более сложная тема, там много слагаемых. Опять же много подделок древних икон, реставрация сложная, надо разбираться. XIX век в плане понимания проще. Людей, понимающих древние иконы, мало и самих икон мало. И стоимость хороших древних произведений высокая, не каждый может себе позволить.

- Реставрация и хранение старых икон тоже сложнее?

- Я бы не сказал. Древние вещи более технологичны. Когда их создавали, подготавливали доски, левкас, готовили краски, все это делали таким образом, чтобы вещи могли существовать очень долго. Соблюдали технологию и вещи были более прочными. Доску выдерживали не год и не два, прежде чем делали иконный щит. В грунт добавляли пластификаторы (например, мед), чтобы грунт не трескался, был пластичным. Красочный слой был сложной комбинацией многих пигментов. Древние иконы, если они написаны в культурной среде (московской, например), то на них не сразу видно кракелюр. Он, конечно, есть, но очень мелкий и это говорит о хорошей технологии.

Клеймо Явление святого Николая трем мужам в темнице. Клеймо Явление святого Николая царю Константину.

- Какие значимые коллекции икон появились за последние 30 лет?

- Коллекция Сергея Воробьева (он не просто сохранил коллекцию, созданную его отцом, но и усилил ее), коллекция Андрея Бокарева (он выставляет отдельные вещи), коллекции Виктора Бондаренко, собрание Набокова-Алексеева. Игорь Сысолятин смог собрать хорошую коллекцию, хотя начал относительно недавно. У Григория Лепса достойное собрание.

- А насколько значима коллекция Невьянской иконы, которую собрал Евгейний Ройзман?

- Конечно, это важное собрание. Оно тематическое, затрагивает один регион, одно направление – мне всегда интересны такие коллекции.

- Коллекционеры помнят интересующие их иконы из других собраний, отслеживают их судьбу? Могут ли особо значимые иконы появиться в открытой продаже, на аукционе?

- Шедевры раскупают между собой, а иконы хорошие второго ряда могут выйти на аукционы. Человек, владеющий шедевром, редко нуждается в аукционе.

Клеймо Извлечение Димитрия со дна моря. Клеймо Избавление корабля от потопа.

- Вы говорите, что у нас еще есть закрытые коллекции и еще можно найти иконы. А ведь даже неспециалисту видно, что икон в продаже стало меньше...

- Люди, владеющие иконами, говорят: «последнее, что будем продать – это иконы». Со светским искусством расстаться легче – с картинами, декоративно-прикладным искусством, ювелирными изделиями. Иконы затрагивают более тонкие струны души.

К иконе немного другое отношение, чем к картине. Человек, писавший картину, может находиться в разном состоянии, и часто это видно даже по картине. А люди, которые писали иконы, особенно древние вещи (их в основном писали монахи) перед тем как приступить постились, готовили себя. Это сакральное искусство. Образ не получится, если автор «в раздрае». Иконам от авторов передается положительная энергетика, и люди это чувствуют на подсознательном уровне.

К собранию нельзя относиться исключительно как к инвестиции, коммерчески. Икону надо любить, понимать, вокруг икон много историй, когда «не мы находим икону, а икона находит нас». У меня много икон, с которыми связаны истории.

- Вас «находили» иконы?

- Один из случаев был в 1990-е годы. Зашел я в ЦДХ (Центральный дом художника – АТТ), там проходила небольшая выставка икон. Хожу по выставке и мне очень понравилась двусторонняя икона: с одной стороны Богоматерь Владимирская, с другой стороны Николай Чудотворец, первая половина XVII века. Завораживающий образ. Я смотрел, любовался и думал «вот бы мне в коллекцию эту икону». Помечтал и пошел дальше. Примерно через год иду я в Измайлово по «Вернисажу», навстречу – мой знакомый. Он и достает из пакета эту самую икону и, на таком эмоциональном взводе, спрашивает: «хочешь купить»? И называет совершенно лояльную цену. Я тут же ее купил.

Как так получилось, что он подошел именно ко мне? А продал он ее назло человеку, который должен был купить её во много раз дороже, но все тянул с деньгами – прямо при нём и продал. Как такая ситуация возникла? Логически это объяснить и срежиссировать невозможно, но такие истории периодически случаются.

Клеймо Возвращение Агрикова сына Василия. Клеймо Святой Николай покупает ковер у старца.

- Какие сейчас взаимоотношения у коллекционеров икон и государственных музеев, экспертных организаций?

- Довольно тесные взаимоотношения. Коллекционирование всегда связано с атрибуцией, поскольку не все люди хорошо разбираются в иконах и нужно опираться на мнение эксперта. В каждой области появляются эксперты, к мнению которых люди прислушиваются, мнение которых является решающим. В 1990-е – 2000-е годы таким экспертом был Виктор Сорокатый; он обладал талантом, а это как музыкальный слух. Он смотрел на икону и высказывал свое мнение – и редко ошибался. Долгие годы рынок икон, особенно древних, держался на мнении этого эксперта. Все спрашивали «а Сорокатый видел»? Его мнение было очень важно.

В ГОСНИИР работала Майя Марковна Наумова, изучавшая технологию написания икон, анализ пигментов. Совместно с Виктором Барановым и с Ольгой Владимировной Лелековой они достигли очень больших результатов и многие люди в сложных вопросах экспертизы обращались именно в ГОСНИИР. Они изучили более двух тысяч икон, и нашли пигменты, которые использовались только, например, в XV веке. Скажем, берлинскую лазурь изобрели в начале XVIII века, и натуральный азурит использовать перестали.

Я к пониманию этого пришел чисто практически. Допустим, написано очень близко по стилю к XVII веку, а я понимаю, что это икона XIX века. Потом я пришел к выводу, что пигменты разные: по цвету иконописец XIX века попадал практически точно в XVII век, но краски все равно отличались по составу. Люди, которые жили в XIX веке, не могли знать, из чего состояла краска, например в XVII веке.

Сейчас мы постоянно видим иконы из частных собраний на выставках в государственных музеях…

Раньше сотрудничать с государственными музеями было сложнее. У музеев было меньше полномочий и больше формальностей, а сейчас проще взаимодействовать.

- А какая динамика цен в этом сегменте антикварного рынка? Можно ли сказать, что подорожали абсолютно все иконы? Или какие-то подешевели?

- Шедевры всегда стоили, и будут стоить дорого. Но подорожало не все, некоторые направления подешевели. В первую очередь это иконы, которые написаны мастерскими, в массовом порядке, не уникальные шедевры. Например, раньше в каждом монастыре была иконописная мастерская и «раздаточные» иконы во множестве продавались в монастырских лавках.

А вот, например, благодаря купцам Строгановым, которые в XVI веке взяли к себе лучших мастеров, хорошо им платили, покупали дорогие, качественные краски, сформировалась Строгановская школа, авторы которой создавали выдающиеся произведения. Но наряду с этим были и рядовые мастера иконописцы, которые не обладали большими талантами и средствами – и они создавали много икон.

Шедевров всегда меньше, чем средних вещей (как и талантливых людей). Средних вещей XVI – XIX веков достаточно много и рынок освоить это количество не может. Когда происходит насыщение рынка? Вот, например, человек собирает иконы: сначала дешевые, потом средние, по мере роста опыта он ищет всё более хорошие вещи. Первые свои покупки он продает, средние вещи возвращаются на рынок, и наступает момент, когда рынок с этим количеством не справляется, и цены идут вниз.

Кроме того, влияют кризисы: до кризиса 2008 года росло буквально всё, покупали всё подряд. Но любой кризис делает рынок более избирательным, и люди начинают более ответственно относиться к покупкам. Любые потрясения людей отрезвляют и какие-то вещи дешевеют. Суммирую: хорошие иконы среднего уровня можно купить, но остается возможность появления и выдающихся икон – и у нас и за рубежом. Я удивляюсь, насколько богата Россия, и какое богатое наследие оставили нам наши предки.

Клеймо Святой Николай возвращает ковер жене старца. Клеймо Погребение святого Николая.

- Вы были официальным экспертом ярмарки TEFAF в Маастрихте. Почему им потребовался эксперт по иконам из России?

- Когда я стал ездить за границу, то перезнакомился со многими западными дилерами и коллекционерами, довольно активно с ними взаимодействовал, что-то приобретал. На Западе вопрос атрибуции более сложный. На TEFAF постоянно участвовали две крупные голландские галереи с иконами, у них был свой круг западных коллекционеров. Эта ярмарка очень престижная, и перед открытием там работает экспертная комиссия, проверяют подлинность того, что выставляют дилеры и галереи. Часто дилеры лучше разбираются, чем эксперты, потому, что они практики, у них опыта больше, они непосредственно постоянно взаимодействуют с материалом, пропускают через себя много «живых» вещей. Возникла проблема: конфликт между реальным положением вещей и заключениями экспертов. Поэтому пригласили меня, и в качестве эксперта я туда ездил два года.

Кстати, эти галереи, работающие с иконами, никогда не меняли своего направления. Допустим, у нас уже пользовались спросом иконы в эмалевых окладах, искусство начала ХХ века, росли в цене иконы Чирикова, Гурьянова. А они – более консервативные, продолжали работать в основном с древними иконами, с XVI-XVII веками.

- Не хотят ли западные коллекционеры (в связи с санкциями, политической и экономической нестабильностью) избавится от русских икон? Может быть, у российских коллекционеров в связи с этим появятся новые возможности купить что-то очень хорошее?

- Нет, такого не происходит, искусство и политика не смешиваются. Видно даже по западным аукционам: русские торги отменили – но русским искусством торгуют, даже на Sotheby`s и Christie`s и вполне успешно. Рынок всегда диктует свои условия независимо от политической обстановки.

- Могут ли в России появиться новые частные музеи икон?

Трудно сказать. Для того, чтобы создать музей нужно быть большим энтузиастом своего дела; это огромная нагрузка. Это серьезный проект, которым постоянно нужно заниматься, а кроме времени нужны и финансовые возможности. Но все может быть – ситуации иногда возникают неожиданно.